https://maiorova.livejournal.com/344448.html

В перерыве я первым долгом сгоняла в продуктовую лавку за кошачьим кормом и по-быстрому покормила двух бездомников: рыжего кота с хрестоматийной нахальной мордой и чёрную кроткую кошечку: особая примета – хвост крючком. Рыжий смылся на безопасное расстояние и наблюдал исподтишка, а кошечка исправно ела, подрагивая своим куцехвостиком. Они обедают, а я-то что? Помнится, шли мимо кофейни...

Кофейня носила гордое имя «Баристократ». Всё, как я люблю, – маленькая, на несколько мест, и в качестве главного украшения – стопка книг и квадратное зеркало для селфи в инстаграм. Спрашиваю, кося разборчивым оком на книги:
– А что собой представляет острый капучино?
– Там сироп и соус табаско.
– Ага, ага, будьте добры!
И провела приятнейшие полчаса за чашкой острого и яблочным пирогом. Качество десертов в «Баристократе» периодически проверяли приглашённые эксперты: пчела и две осы. Улетали они довольные. Заведение рекомендую.

"Дом текстилей"... кажется упущением, что о нём ещё не написан роман-эпопея с песнями и философскими отступлениями. Он громадный и должен был быть ещё громаднее, но гармоничен до такой степени, что авторов не упрекнёшь в гигантомании. Полагаю, там удобно жить. Потешная трансформаторная будочка, декорированная под античный храм, царственная каменная ваза перед главным входом – правда, впечатление слегка разрушается из-за неподходящего озеленения. Ведь перед нами классицизм, хоть и с приставкой «нео». Во двор просится этакий ненавязчивый боскет из подстриженных кустиков. А высокие деревья заслоняют фасад. Зачем они, для чего они здесь? Я понимаю, когда в спальных районах кронами посадок прикрывают архитектурное убожество, но тут-то фиговый лист не требуется. И не вырубишь: жалко деревья, привыкли к ним.

Итак, в целом, чем меньше в сталинской эклектике эклектики и сталинизма, тем она мне симпатичнее. Дому текстилей да, да, да, Дворцу пушнины — скорее нет. Его слишком много дано в ощущениях. Колонны такие, пилястры сякие, дверные ручки в виде стилизованных соболей... Короче, недосол на столе, пересол на спине. И напротив того, вот нам уважаемый Сергей продемонстрировал: два здания одно напротив другого. Справа – сталианс как есть, завитушки и финтифлюшки характерные. Слева — выстроено добротно, но похоже... на лицо чекиста. Без особых примет. Не запоминается, пройдёшь не заметишь. Так вот, эти два дома должны были быть парными. Между ними около десяти лет. За первый дом бедолагу зодчего, попавшего под раздачу «борьбы с излишествами», раскритиковали в пух и прах, лишили личной мастерской, смешали с грязью. Ну, он так и отреагировал: стерилизовал собственный проект до евнушеской гладкости. Вот и думать, что лучше.

Мне скажут: это вкусовщина, это эмоции, но есть же и признанные шедевры архитектуры. Новодевичий монастырь, например. Какие чувства он вызывает? Да острую жалость. В тридцатые несчастную обитель так раскулачили и раскалечили, что впору заподозрить новую власть в банальной завистливости к конкурентам. Колокольню взорвали. Могилу основательницы в асфальт закатали. Фамильную часовню Карамзиных разнесли в щепки. Помню диалог на уроке истории:
– А где похоронен Карамзин?
– Нигде. Взорвали.
– Фашисты, что ли?
– Какое фашисты, свои...

Московский проспект часто и разнообразно идеологически редактировали. Взять те же Московские триумфальные ворота, которыми наш поход завершался: сперва демонтировали, после войны восстановили, однакож крамольную надпись «при усмирении Польши» убрали. На всякий пожарный. Её пока возвращать не собираются, а вот Новодевичий реконструируют с увлечением. Там и сям снуют рабочие, Казанский храм (это который наименее а-ля рюсс) весь в лесах и полиэтилене, но вовнутрь просочиться удалось. Уважаемая Ulsa мне платок одолжила, так что внутренние росписи я рассматривала, не стесняя религиозные чувства окружающих. Ну, разве что штанами. Охристый колорит пришёлся по душе; кто художник? Фома Райлян. О, думаю, наконец-то знакомая фамилия. Как раз Бенуа писал в мемуарах:

Чуждым, к сожалению, оказалось искусство и моим товарищам. Эти молодые люди выбрали художественную карьеру, не имея ни малейшего понятия о художественных идеалах, они о них вообще не думали, просто не нуждались в них. Среди них выделялся некий Фома Райлян — мальчик лет пятнадцати (которому нельзя было дать больше тринадцати). Он держал себя как подобает гению, гордо, заносчиво, и за ним вечно тащился целый хвост его поклонников, с пиететом прислушивавшихся к тому, что он вещал, то сидя во время перерывов между занятиями на скамейке в коридоре, то в вонючей “курилке”, то в столовке. Меня он сначала заинтересовал, но, прислушавшись к этим его монологам, я удостоверился, что и его волновали не вопросы красоты и мастерства, а самые прозаические. Он с жаром громил заведующих кухней за плохую стряпню, он жаловался на то, как скудно живется стипендиатам, как мало предоставлено свободы русскому художнику, подразумевая под свободой отнюдь не свободу фантазии, а нечто совершенно иное — политическое. Иногда Райлян переходил и к критике тех или иных художественных произведений, но то была сплошная фразеология, неразбериха и безнадежный провинциализм.

Что толковать, с пятнадцати лет живописец вырос. Но мало того, что роспись осталась неоконченной из-за Первой мировой войны, так ведь ещё и в советское время её методично разрушали, учредив в историческом памятнике машиностроительный цех. Негде больше было в Ленинграде цеха размещать! что имеем, не храним, потерявши, плачем. Но поскольку экскурсоводы в церковь допускаются лишь по благословению, осматривали мы его самодеятельно, а настоящая экскурсия продолжилась по кладбищу.

Любите ли вы кладбища, как люблю их я? «Склепики, гробики, саркофагики... Я не видал ни одного живого человека, который отказался бы побродить среди могил» (к/ф «Трое в лодке»). Ой, какой модерновый крест на надгробии девицы Рёмер: сплошь декорирован маленькими улитками! Я такой же хочу. Присмотрелась, а улитки-то живые. И они везде. Улиточное одержание, кроме шуток. Из других животных представлена мурчливая голубокремовая кошечка, которая очевидно не голодает. Монахини в принципе молодчины: вспомнить только, в каком состоянии был некрополь ещё в годы моего студенчества. Памятник Некрасову, могильная плита Тютчева – за ними ещё ухаживали. А зайдёшь, бывалоча, подальше, так мороз по коже: кресты вывернуты из земли, склепы разрисованы свастиками и козьими мордами. То ли дело нынче: кошечка мурчит, под ногами улитки хрустят листья шелестят. Медитативно. И вот, когда мы, притихшие от созерцания захоронений, уже приблизились к завершению — Московским воротам, наш предводитель заговорщически свернул в подворотню с вывеской: «Детская площадка монастыря».

Там действительно оказалась площадка, играли ребята. По-за православной гимназией, бывшей женской церковно-учительской школой, покоятся грозный подмораживатель России Победоносцев и его супруга, первая директриса школы. То есть изначально похоронены они были в алтаре, но потом школьную церковь разрушили, а могила вот осталась. Прямо возле игровой площадки. Угрюмый аскет-консерватор любил общество малышей и очаровательных женщин. Про это у Бенуа тоже есть. У Бенуа, как в Греции, всё есть.

Наверное, это и был финал экскурсии, а триумфальные ворота как бы манят в следующее путешествие.

https://maiorova.livejournal.com/344448.html